ГЛОБАЛИЗАЦИЯ, ЭТНОС, НАЦИЯ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА Онучко М.Ю., кандидат политических наук, доцент кафедра политологии ЕНУ им. Л.Н. Гумилева В глобализированном мире национальные государства и этносы, с одной стороны, продолжают существовать в рамках традиционных укладов жизни и экономики, с другой стороны, подвергаются сильному воздействию глобализации, более активно вовлекаются в мировую политику и научно- технический прогресс.
Современные миграционные и демографические тенденции меняют соотношение этнического, национального, государственного и универсального в сознании людей, а, следовательно, их представления о собственной коллективной идентичности.
Глобализация проверяет жизнеспособность всех существующих сегодня типов социальных систем, и в этом смысле она представляет для этносов и нации угрозу. Однако глобализация одновременно дала сообществам людей новые пространственно-временные возможности организации своей жизни, открыла новую степень свободы для миллионов людей.
Поэтому «глобализация, во всяком случае на современном этапе развития человеческого общества, не ведёт к вытеснению или замещению этничности, а способствует её актуализации и политизации. Глобализация позволяет расширить политическое и культурное поле этноса, она способствует превращению миноритарных этнических сообществ не просто в политически активных игроков, но и в международных акторов» [1].
В ходе глобализации социальные отношения во многом лишаются какой- либо территориальной определённости: «территориальность, во всяком случае сегодня, совершенно не типична для социальных систем. Она - экзотический принцип разграничения, скорее, мешающий нормальной общественной мобильности» [2]. Вместе с тем, «утрата обществами своей локальности» становится «основной этической проблемой, вызванной процессами глобализации». Размываются нормативные ценностно-правовые комплексы, с которыми связано существование наций и этносов.
Таким образом, анализ воздействия глобализации на этнос и нацию должен исходить из анализа того, как соотносится детерриториалъный принцип всемирного общества с территориальным принципом в рамках национальной и этнической систем. Или, словами Арджуна Аппадураи, задачей становится «решение головоломки - какова природа локальности как проживаемого опыта в глобализированном и детерриториализированном мире?» [3].
Этнос, является социальной системой, существование которой связано с определённой территорией не столь жёстким образом, как существование нации. Территория, ландшафт, климатические условия исторически служили
одним из важнейших факторов возникновения этносов, но не обязательно важнейшим фактором их дальнейшего существования. Жизнь этноса регулируется обычаями и традициями, которые, в отличие от государственного позитивного права, укоренены в этническом самосознании, непосредственно связаны с жизнью этнического сообщества, обладают длительной историей, являются чрезвычайно устойчивыми к изменениям.
Обычаи и традиции, язык и другие элементы этнической культуры и коммуникации обеспечивают сохранение этнической системы в условиях репрессий, ассимиляции, вынужденных и насильственных миграций.
Даже принятие представителями этносов элементов глобальной культуры и технологии (джинсы, одежда европейского кроя; телевизоры, мобильные телефоны, интернет), как правило, не изменяет глубоких оснований их самосознания, разве что добавляя к нему возможности ещё более широких и многочисленных самоидентификаций.
Этнос с сильными традициями либо изолируется от глобализации, либо адаптирует её к себе. Этническая система рассматривает коммуникативные структуры глобального общества с точки зрения новых возможностей этнической коммуникации. В этом причина того, что «человечество, становясь всё более взаимосвязанным и единым, не утрачивает своего этнокультурного многообразия».
В условиях детерриториализации социальных систем современности, этнос приобретает качество «неуловимости». Представители этнических меньшинств и диаспор в современных космополитических городах Запада, как правило, сохраняют представление о своей идентичности и связь со страной происхождения, но при этом органично вливаются в людскую массу и поток идентичностей «мирового города» [4].
В этом смысле евреи и цыгане исторически являются характерными примерами глобальных, неуловимых, но вместе с тем жёстко организованных на основе традиции этносов.
Как считает А.Аппадураи, «так как группы мигрируют, перегруппировываются в новых местах, реконструируют свои этнические
«проекты», этническое в этнографии приобретает неуловимое, нелокализуемое качество. Ландшафты групповой идентичности - этношафты - по всему миру перестали быть знакомыми антропологическими объектами, в той же степени, в которой группы больше не являются компактно территориализованными, пространственно ограниченными, обладающими историческим самосознанием или культурной однородностью» [3, Р.191].
Итак, мобильность, нестрогая территориальная детерминированность этнической системы и гибкость, устойчивость групповой традиции делают этнос эффективной формой социальной организации в условиях глобализации.
Этническая система, с одной стороны, сопротивляется уравнивающему воздействию глобализации, с другой стороны, использует структуры всемирного общества в своих целях: «Глобализация позволяет перераспределять ресурсы в пользу тех этнических сообществ и этнических -
групп, которые находятся в сложном положении, и даёт им дополнительные стимулы для самоорганизации и выживания» [5].
Более того, именно глобализация, нанёсшая удар по национальному территориальному государству, создала условия для роста этнонационализма: ведь конфликты между этническими группами с последующим укреплением новых и/или восстановленных этнических идентичностей выступают очень сильным средством разрушения прежних форм общности, опиравшихся на единство политической нации . Подобные конфликты делают менее прочной, устойчивой ткань существующих в мире отношений и, утверждая новые идентичности и новые локальные общности, обеспечивают» глобализации «легче поддающийся контролю материал» [6].
Итак, парадокс глобализации состоит в том, что она одновременно способствует росту этнического самосознания, развитию этнических систем и при этом ставит этносы на грань уничтожения в результате межэтнических конфликтов, а также конфликтов между национальным государством и этническими меньшинствами. Этнический национализм в условиях глобализации есть «постмодерный возврат к истокам и поэтому иллюзорен и политически огнеопасен» [7].
В реэтнизации картины мира скрывается, по словам Ж.Бодрийара,
«архаичное неповиновение» современности, прогрессу, глобальной уравнительной культуре Запада, утратившего свои ценности и пытающегося
«отыгрываться на ценностях других» [8].
Так или иначе, этнизация политики является одной из главных глобальных тенденций XX и начала XXI века, поддерживаемых в том числе наиболее авторитетным транснациональным институтом - ООН.
Глобализация актуализирует этничностъ, предпосылкой чему является детерриториальностъ всемирного общества и нежёсткая связь этнических систем с принципом территориальности.
Таким образом, национальное государство в условиях глобализации подвергается двойному удару: его территориальная и политико-правовая определённость размывается всемирной коммуникацией и миграциями (внешние силы), а также подрывается изнутри в результате политизации этничности (внутренние силы).
В условиях детерриториальности глобального общества и высокой мобильности людей (в том числе этнических групп) нация как территориальная политико-социальная система приходит в упадок:
разрушается исторический союз эпохи Модерна между территориальностью, суверенитетом, населением, правовым строем и демократическими процедурами.
Этот «идеальный тип» государства эпохи Модерна предполагает территориально детерминированные механизмы и принципы воспроизводства и распределения политической власти; но «когда власть непрерывно перемещается, и перемещается глобально, политические институты испытывают те же лишения, с которыми сталкиваются все, кто привязан к определённому месту обитания» [9].
В реэтнизации картины мира скрывается, по словам Ж.Бодрийара,
«архаичное неповиновение» современности, прогрессу, глобальной уравнительной культуре Запада, утратившего свои ценности и пытающегося
«отыгрываться на ценностях других» [8].
У современных государств остаётся всё меньше средств для контроля над процессами глобального масштаба. Из-за деятельности транснациональных корпораций, распоряжающихся природными и финансовыми ресурсами, перебрасывающими рабочую силу и производственные мощности из одних регионов мира в другие, национальные государства теряют экономический суверенитет.
Вследствие регистрации многих корпораций в «налоговых оазисах»
(небольших странах с выгодным для корпораций налоговым режимом) сборы с их доходов идут мимо казны страны происхождения.
Необходимо отдельно заметить, что глобализация бросает мощный вызов государствам, лишь недавно получившим независимость, возникшим в результате деколонизации или краха социалистической системы и построенным на этнической основе. Как правило, это этнические государства, появившиеся вследствие распада СССР и колониальных империй Запада.
Для этих новых политических организмов «западня национальности»
(У.Бек) становится вдвойне опасной:
во-первых, выбрав однажды этнонациональный принцип, они обрекают свои государства на распад вследствие наличия этнических меньшинств (яркий пример - современная Грузия, от которой откололись Абхазия и Южная Осетия);
во-вторых, новые этнонации пытаются осуществить классическую модель модернизации в условиях постклассического мира.
Иными словами, новые государства попадают в ловушку недостаточной модернизации в условиях постмодерного мира, а также в ловушку автократии и изоляционизма в условиях открытой глобальной коммуникации. Это касается многих стран, входивших в состав Советского Союза. Ещё более драматично складывается ситуация в наиболее отсталых странах Африки и Азии, которые образовали так называемый «четвёртый мир» (М.Кастельс), выброшенный из мировой капиталистической системы, ориентированной на развитие только тех регионов и отраслей, которые перспективны с точки зрения накопления капитала.
«Информационные сети, сети капитала, рабочей силы и рынки по всему миру связываются технологиями, полезными функциями, людьми и территориальной близостью и в то же время делают себя недоступными для населения и территорий, не представляющих ценности и интереса с точки зрения динамики глобального капитализма» [10]. Этот «четвёртый мир» - мир обществ, в которых процветает криминал и нищета, отсутствуют гарантии личной безопасности и взаимного уважения.
Некоторые страны, например Китай, пытаются развивать свои версии
«государственного капитализма» и сделать капитал орудием национальных интересов, а не их разрушения.
Что касается проблем, связанных с демографией и иммиграцией, то
«старые» национальные государства пытаются, помимо малоуспешных программ по поддержке рождаемости, осуществлять модели гражданства, позволяющие сохранить его жёсткий территориальный и культурный смысл.
В зависимости от конкретного воплощения различают следующие модели гражданства: иллюзорную, исключающую, республиканско-имперскую, мультикультурную. Иллюзорная стратегия характеризуется игнорированием существования иммигрантов со стороны власти (как в Японии и Италии).
Исключающая модель признаёт основанием для приобретения гражданства только лингвистическое, культурное или этническое родство иммигранта с гражданами страны прибытия, или же брак иммигранта с гражданином данной страны (Швейцария, Германия). Республиканско- имперская модель считает достаточным для приобретения гражданства рождение человека на территории данной страны или его прибытие из бывших колоний (Великобритания, Франция).
Мультикультурная модель признаёт достаточным для получения гражданства простое прибытие и пребывание в течение определённого срока на территории страны (Канада, Швеция, США). К этому следует добавить, что большая часть стран мира поддерживает возможность двойного гражданства. Также существует такое понятие, как «гражданин Европейского Союза» [11].
Очевидно, что мультикультурная модель, двойное гражданство и наднациональная европейская принадлежность являются элементами и прообразами глобального гражданства как выражения «всеобщего права контролировать собственное перемещение».
Перечисленные элементы глобального гражданства, несомненно, наносят ущерб национальному государству в его традиционном понимании: так,
«двойное гражданство придаёт законность двойным лояльностям и двойным идентичностям.
Для человека, обладающего двумя и более гражданствами, ни одно из них не может быть столь же значимым, как для того, кто обладает только одним гражданством». [12, 333]. В результате происходит расщепление идентичности, что приводит к разрушению национальных интересов.
Исходя из логики глобального гражданства возникает ещё один немаловажный вопрос - о возможности соответствующего этому гражданству глобального государства. По Ульриху Беку, оно может возникнуть в согласии с логикой, приведшей к созданию современных национальных государств: если Вестфальский мир утвердил религиозную индифферентность, то пост-Вестфальский мир утвердит национально- территориальную индифферентность. Глобальное гражданство будет означать превращение мировой политики «во внутреннюю мировую
политику, которая лишает национальную политику границ и оснований»
[13].
Суверенитет, политика и власть, таким образом, не упразднятся, но просто перейдут в иную модальность: возможно, «сетевое государство»
(М.Кастельс) или «транснациональное государство» (У.Бек). Важный вопрос состоит в том, может ли подобное космополитическое образование существовать и действительно ли оно идёт на смену национальным государствам. Возможно совершенно противоположное, а именно то, что вместо космополитического государства возникнет раздробленный и конфликтный, анархический мир миллионов этнических, культурных, религиозных, расовых, тендерных и возрастных групп.
Так или иначе, важнейший вызов, который глобализация ставит перед современными государствами, связан с будущим национальной идентичности и способов её определения и поддержания. Здесь существуют три основные стратегии: традиционалистская, космополитическая и мультикультурная.
Традиционалисты отстаивают понимание нации, увязывающее её с одной основной культурой (часто имеющей конкретное этническое измерение), языком, религией, территорией, утверждающее уникальность в противовес универсальности.
Космополиты же, согласно принципу У.Бека «политика тем национальнее и успешнее, чем она космополитичнее», считают, что единственной возможностью выживания для современного национального государства является создание своего рода детерриториализованной космополитической идентичности в рамках прежнего территориально-правового порядка [13].
Мультикультурализм представляет собой в каком-то смысле совмещение элементов традиционализма и космополитизма.
С космополитизмом его объединяет отрицание наличия единой и однородной национальной культуры, а с традиционализмом - признание национально-территориального принципа. Как писал Дж.Комарофф, мультикультурализм «представляет собой некоторого рода синтез, стремящийся вместить этнонациональную политику самоосознания в рамки евронациональной концепции политической общности. На языке плюрализма это означает стремление найти место культурному разнообразию - в рамках гражданского общества, состоящего из свободных граждан, которые по конституции являются равными перед законом личностями» [14].
Конечно, космополитизм как политическая программа национального государства является для последнего самоубийственным. Национальное не может быть космополитическим уже хотя бы в силу разного значения территориальности в рамках национального и космополитического мышления соответственно. Перефразируя известный социалистический лозунг, сущность космополитизма как национальной политики можно выразить так: «построение глобального общества в одной отдельно взятой стране». В глобальном смысле космополитизм предлагает заменить мир наций нацией миров.
В последние десятилетия именно политика мультикультурализма часто преподносится как оптимальное для национальных государств средство разрешения проблем, вызываемых этническим национализмом и иммиграцией. Как писал Дэвид Хелд, «понятия гражданства и национальной идентичности определяются заново в ответ на современные модели глобальной миграции и культурной глобализации» [15].
Появление понятия «мультикультурализм» связано с констатацией увеличения этнокультурного разнообразия в западных обществах в 1960- 1970-е годы (прежде всего в Канаде и США) в результате иммиграции и демографических процессов. В связи с глобализацией и высокой динамикой мировых миграций вопрос о мультикультурализме приобрёл особое значение. Сквозь призму размышлений о мультикультурализме можно глубже понять глобализацию как, в числе прочего, этнизацию политики.
Мультикультурализм можно понимать двояко. С одной стороны, мультикультурализм, мультикультурность означагг простое наличие в рамках определённого географического и социально-политического пространства множества групп людей (сообществ), имеющих разные культуры (языки, традиции, религии, и т. д.).
В другом понимании мультикультурализм - это политическая идеология и соответствующая ей практика, основанные на признании этнокультурного многообразия и идентичности в качестве источников политических прав и обязанностей в рамках единого национального государства. Этнокультурное разнообразие и своеобразие здесь признаётся основанием для формулирования политических интересов.
До этого Канада считалась двукультурной и двуязычной, англо- французской страной. Но наличие индейских меньшинств, а также быстрый рост иммигрантских общин привели к замене политики бикультурализма мультикультурализмом, что было окончательно закреплено в Канадской хартии прав и свобод (1982).
Хартия призывала к «сохранению и развитию мультикультурного наследия канадцев». Интересно, что если англо- и франкоканадцы в сумме составляли более 90% населения в середине XX века, то сегодня - лишь около двух третей всех канадцев.
Мультикультурализм также следует различать в зависимости от масштаба рассмотрения, поскольку речь может идти о множестве культур (цивилизаций) в масштабе земного шара, а в меньшем масштабе - о множестве культур и субкультур в рамках одного национального государства. Эти два масштаба понимания мультикультурализма противостоят друг другу, поскольку цивилизационный (макрокультурный) мультикультурализм предполагает внутреннюю культурную однородность отдельных цивилизаций.
Этнонациональный мультикультурализм же, наоборот, предполагает и конституирует культурную неоднородность государства-нации и отсутствие доминирующей культуры. Как писал С.Хантингтон, «учебные пособия
мультикультуралистов игнорируют основную культуру Америки, поскольку для них таковой не существует».
Этот последний, наиболее дискутируемый [16] тип мультикультурализма основан на нескольких допущениях:
• тождественность этнической и культурной идентичности;
• сведение социальных различий к этнокультурным;
• человек изначально принадлежит к определённой этнокультурной общности;
• права этнокультурных групп являются предметом заботы либерально-демократического государства в не меньшей степени, чем индивидуальные права.
Это выражено у С.Хантингтона так: «Глобальные монокультуралисты стремятся весь мир сделать похожим на Америку[17]. Доморощенные мультикультуралисты хотят сделать Америку похожей на мир.
Мультикультурная Америка невозможна, потому что не-западная Америка - уже не американская. Мультикультурный мир неизбежен, потому что глобальная империя невозможна.
Тем не менее последнее время концепция мультикультурализма все чаще подвергается критике. Проблема состоит в том, что «идеальный тип»
мультикультурализма противоречит классической либеральной трактовке, согласно которой равенство прав есть равенство возможностеи, а не действительного положения.
Мультикультурализм же требует обеспечить всем этнокультурным группам равное положение, прежде всего посредством институционального поощрения: например, через введение минимальных квот для представителей этнокультурных меньшинств при поступлении в высшие учебные, заведения, при распределении социальных пособий, при формировании органов власти, и т.д. Это зачастую приводит к злоупотреблениям этнокультурным статусом, когда люди акцентируют свою этнокультурную принадлежность только для того, чтобы получить из этого какие-либо выгоды. Как считает Ульрих Бек,
«политика мультикультурализма часто приводит к пустым репрезентациям меньшинств ради самих репрезентаций» [13, 373].
Классический либерализм, как известно, сосредоточен на индивидуальных, а не групповых правах, и полагает недопустимым злоупотребление групповыми правами за счёт индивидуальных. В связи с этим известная исследовательница С.Бенхабиб пишет: «радикальный мультикультурализм, или то, что называют мозаичным мулътикулътурализмом, ошибочен и в эмпирическом, и в нормативном плане. Межкультурную справедливость в отношениях между группами людей следует защищать во имя (самой) справедливости и свободы, а не ради абстрактного сохранения культур» [18]. Бенхабиб настаивает на необходимости более широкого вовлечения представителей меньшинств в общественную жизнь именно как свободных личностей, а не как представителей меньшинств.
Опасность последовательно проведённого в жизнь мультикультурализма состоит в том, что в результате принцип «Е pluribus unum» («Из множества - единое») нарушается в пользу «pluribus»
(множества). «Провозглашённое от лица Разнообразия восстание против тотализующего Единства вылилось в многообразие мелких деспотий.
Карнавал гетерогенности закончился принудительным культивированием новых гомогенностей» [19].
Мультикультурализм не приводит к подлинному единству нации, поскольку заставляет человека прежде всего чувствовать свою принадлежность к этнокультурному меньшинству, а не ко всему государству в целом. Мультикультуралистское видение мира близко глобалистскому в том, что и в одном случае, и в другом мир становится «миром меньшинств», а не болынинств. Мультикультурализм приводит, по словам У.Бека, к
«ситуации, когда кошка, мышь и собака едят из одной миски», но не имеют ничего общего между собой. Как предупреждал Патрик Бьюкенен, глобализация, иммиграция и мультикультурализм грозят уничтожить Америку и превратить её «в хаотическое скопление народов, не имеющих фактически ничего общего между собой - ни истории, ни фольклора, ни языка, ни культуры, ни веры, ни предков» [20].
Мультикультурализм помогает преодолеть крайности исключающей модели гражданства (такая модель существует, например, в Латвии), но при этом ведёт к внутреннему напряжению, угрожающему суверенитету национального государства. «Общество, усвоившее мультикультуралистский дискурс, рискует попасть - и попадает - в ловушку».
Наиболее значимым для мультикультурализма является утверждение:
там, где начинается мультикультуралистское обсуждение проблем «иных»,
«чужих», «меньшинств», там «иные», «чужие» и «меньшинства» сразу же появляются. Это становится особенно значимым тогда, когда мультикультурализм становится государственной политикой, а также идеологией правящих элит.
Как заметил С.Хантингтон, «элита демонстрирует более выраженные транснациональные устремления, нежели представители других групп» [12, 415].
Мультикультурализм не способствует единству нации ещё и в силу того, что, как правило, культурная идентичность является более сильной и глубокой, чем чувство принадлежности к единому политико-правовому гражданскому организму.
Вот почему наличие доминирующей национальной культуры важно для укрепления политико-правового целого, а также для создания действительно мультикультурного целостного общества. Концепция государства как идеи, абстрагированная от культурного содержания, и концепция государства- нации с определённой культурой сталкиваются друг с другом.
В целом, выявляя сущность воздействия глобализации на национальное государство, следует отметить, что глобальные иммиграционные и демографические процессы, поощряемые мировой капиталистической
системой и прогрессом в области коммуникаций, приводят к размыванию единой национальной культуры, лежащей в основе политического порядка.
Государства пытаются реагировать на это с помощью политики мультикультурализма, то есть выстраивают территориально ограниченную модель мира и его этнокультурного многообразия. Государства, вставшие во внутренней политике на путь мультикультурализма, тем самым действуют согласно логике глобализации, а тем самым в перспективе фактически теряют свой суверенитет.
Тем не менее, политика мультикультурализма остаётся уделом в основном некоторых развитых государств Запада (Канада, США, Швеция) и не является единственно возможной и единственно осуществляемой альтернативой.
Список использованной литературы:
1. Шабаев Ю. П. Этнополитология. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. - С. 173.
2. Назарчук А. В. Этика глобализирующегося общества.. – М.: ОООО ДиректМедиа, 2002. - С. 244.
3. Appadurai A. Global Ethnoscapes: Notes and Querries for a Transnational Anthropology // Recapturing Anthropology: Working in the Present / Ed. R. G.
Fox. Santa Fe, 1991. P. 194.
4. Тишков В. А. Реквием по этносу. Исследования по социально- культурной антропологии». - М.: Наука, 2003. - С. 527.
5. Шабаев Ю. П. Этнополитолопш. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. С. 174.
6. Хардт М., Негри А. Империя.. / Пер с англ. Под ред. Г.Каменской, М.С.Фетисова. – М.: Праксис, 2004. – 440с.- С. 48.
7. Бек У. Власть и её оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно- политическая экономия / Пер. с нем. А. Б. Григорьева, В. Д. . – М: ИД
«Территория будущего», 2007. - С. 341.
8. Бодрийар, Жан. Насилие глобализации // Логос, №1,2003. С. 20-21.
9. Бауман З. Индивидуализированное общество Пер. с англ. под ред. В.
Л. Иноземцева.. - М.: Логос, 2005. - С. 51.
10. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. - М.: ГУ ВШЭ, 2000. С. 493.
11 См.: Хелд Д. и др. Глобальные трансформации... С. 373. См. также:
Carens, Joseph H. Culture, Citizenship, and Community. A Contextual Exploration of Justice as Evenhandedness. Oxford University Press, 2
12. Хантингтон С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности: пер. с англ. - М.: АСТ, 2008. - С. 333.
13. Бек У. Власть и её оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно- политическая экономия / Пер. с нем. А. Б. Григорьева, В. Д. . – М: ИД
«Территория будущего», 2007. - С. 139
14. Комарофф Дж. Национальность, этничность, современность:
политика самоосознания в конце XX века. //Этничность и власть в полиэтнических государствах -. М.: Наука, 1994. - С. 60.
15. Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Пер. с англ. В. В. Сапова и др. - М.: Праксис, 2004. - . С. 385.
16. см.: Helly, Denise. Cultural Pluralism: AnOverview of the Debate since the 60s // The Global Review of Ethnopolitics. Vol. 2 no. 1, September 2002.
17. См.: Kymlicka W. Politics in the Vernacular: Nationalism, Multiculturalism, and Citizenship. Oxford: Oxford University Press, 2001.
18. Бенхабиб, Сейла. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. - М.: Логос, 2003. С. 9
19. Малахов В. Понаехали тут... Очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме. - М: Новоелитературное обозрение, 2007. С. 153.
20. Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. - М.: АСТ, 2007. - С. 14