ОСОБЕННОСТИ ХРОНОТОПИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ В РАССКАЗЕ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА «ВОЗВРАЩЕНИЕ»
С.В. Воронкова, Р.Н. Ледовских
(Средняя школа № 1 г. Акколь, Акмолинская область, Казахстан)
Место Андрея Платонова в русской литературе ХХ столетия уникально.
В литературоведении за ним прочно утвердилась репутация писателя- философа, в творчестве которого присутствует определенная смысловая система, формируемая художественными символами и воссоздающая метафизическую картину мира (см. работы Л. Шубиной, К. Баршта, М.
Дмитровской и др.). Яркая индивидуальность платоновского стиля связана с особым сплавом культурных парадигм, оказавших влияние на творчество писателя, и авторской рефлексии на них.
Рассказ «Возвращение» А. Платонова, последнее опубликованное при жизни произведение писателя, позволяет выявить все характерные черты его художественного мира. Обратимся к особенностям хронотопической организации, позволяющей увидеть практически все главные смыслы рассказа.
В рассказе реализуется два типа художественного хронотопа – конкретно-событийный и метафизический. В первом – действие происходит в реальном бытовом времени-пространстве – герой возвращается домой после войны, во втором – события относятся к разряду внутренних, разворачивающихся в бытийном пространстве – герой возвращается к себе, к своей прежней жизни, смысл которой ему предстоит постичь вновь. Легко заметить, что эти смыслы присутствуют уже в самом заглавии (для поэтики Платонова традиционно символическом), задающем читателю определенный
«горизонт ожидания» (Х. Яусс).
Ведущим символом и того, и другого типа хронотопа является дорога.
Этот образ организует сюжетное кольцо рассказа. Дорога домой с самого начала рассказа предстает сложной, с рядом препятствий. Поезд запаздывал, Иванов, после долгих прощаний с сослуживцами, возвращается туда вновь, где его провожают повторно. Но на второй день поезда также не было, Иванов встречает Машу и проводит время с ней. Важной приметой художественного пространства этой части текста является его пустынность, неуютность (вокзал был разрушен). «Поезд … находился неизвестно где в сером пространстве» [3, с. 208]. Этим характеристики соотносятся и с особенностями времени: «В окружающей их осенней природе было уныло и грустно в этот час» [3, с. 208]. Внешний план первого типа хронотопа с конкретными образами пустынного пейзажа (уцелевшая будка стрелочного поста, железнодорожный путь, скамейка) вступает в интересное соотношение с внутренним, метафизическим. Два одиноких человека оказываются в схожей ситуации. Кстати, впервые мотив возвращения вербализуется в связи с образом Маши: «Теперь эта женщина по-прежнему неподвижно находилась на вчерашнем месте. Это постоянство и терпение означали верность и
неизменность женского сердца, по крайней мере, в отношении вещей и своего дома, куда эта женщина, вероятно, возвращалась (здесь и далее курсив наш – С.В., Р. Л.)» [3, с. 207]. Именно с женщиной связывается мотив дома, она выступает в архетипическом значении хранительницы очага. Она именно возвращалась, но драматизм ситуации как раз в том, что война отняла у нее дом, семью и ей некуда было вернуться. У главного героя дом был и его там ждали, но главное слово рассказа «возвращение» в отношении к Иванову не применяется (если не считать косвенного упоминания о герое в словах о Маше: «она тоже возвращалась»). Слово «возвращение» по отношению к Иванову употребляется во всем тексте один раз («что-то мешало почувствовать Иванову радость своего возвращения»). В описании затянутого ухода из армии (что в метафизическом смысле означает интуитивное нежелание менять привычный уклад) Иванов в основном предстает как пассивное лицо. Только в первом предложении он осуществляет действие сам («убывал из армии»), а затем становится пассивным лицом: «Иванова проводили», «оставили одного», «снова его провожали». Данное наблюдение свидетельствует о том, что в конкретном времени-пространстве происходит не столько возвращение, сколько отъезд героя, как из части, так и от Маши (что доказывает ряд глаголов с семантическим полем «отъезд»). Подлинное же возвращение – это возвращение духовное, оно начнется позже, уже дома, и оно гораздо болезненнее. В начале рассказа, где господствует власть внешних событий, герой приучил себя выходить из состояния уныния, находя «подручную радость» [3, с. 208], такой кратковременной радостью была и «просторная Маша» с большим и одиноким сердцем. Внутреннее состояние героев схоже, они отвыкли от гражданской жизни, им трудно сделать шаг в новую, уже забытую ими мирную жизнь. Иванов оставаясь у Маши, сам не до конца осознает, почему он не спешит оказаться дома. Такое «бессознательное»
решение задержаться с возвращением домой на 2 дня – еще одно доказательство присутствия сложного внутреннего плана повествования, поначалу скрытого в элементах поэтики, отмеченных нами выше.
С изменением внешнего пространства с чужого на родное происходят существенные сдвиги во внутреннем пространстве героя. Вначале герой по- прежнему занимает как будто бы отстраненную позицию. Он сам мало участвует в своем возвращении. Более активными героями выступают встречающие – жена, дети. Именно они «ожидают» его, пять дней подряд, сменяя друг друга, «выходили» к поездам, «встречали» отца. Наконец, глядя на хлопочущих домочадцев, осматривая родную горницу, его сердце посещает «тихая радость в сердце и спокойное довольство». Пространство бытовое, по сравнению с первой частью, значительно расширяется, наполняется нехитрым устройством сельского дома. По мере его разрастания (как в предметном, так и человеческом планах) усложняется бытийное пространство героя. Под взглядом героя оживают предметы домашнего интерьера: «Долго они ждали и скучали по нем. Теперь он вернулся и смотрел на них, вновь знакомясь с каждым, как с родственником, жившим
без него в тоске и бедности». Запах дома вытесняет тревожный запах войны вместе с запахом Маши. Однако привыкнуть к предметному миру дома оказалось проще, нежели к его внутреннему порядку. «Странен и непонятен был Иванову родной дом … что-то мешало Иванову чувствовать радость своего возвращения всем сердцем — вероятно, он слишком отвык от домашней жизни и не мог сразу понять даже самых близких, родных людей».
Место хозяина в родном и понятном некогда доме теперь принадлежит не ему, а его двенадцатилетнему сыну Петруше, который «работал и сам, и матери с Настей указывал, что надо делать и что не надо и как надо делать правильно» [3, с. 213]. Глядя на серьезное не по годам озабоченное лицо Петруши, отец «чувствовал свою робость перед ним», со стыдом признавался себе, что «влечение к нему как к сыну недостаточно». Герой размышляет о жизни своей семьи как о нечто отдельном от себя, теперь ему надо занять в ней свое место – место главы семьи. Он принимает решение как можно скорее устроиться на работу, «и тогда постепенно все пойдет к лучшему».
Это решение было принято им по старой привычке, выработанной на войне:
когда находило уныние, он «быстро обращался к делу жизни … то есть находил себе какое-нибудь занятие и утешение» [3, с. 208]. Но в новой жизни старая привычка не сработала. Появляются обстоятельства, принять которые и осмыслить герой не может. Ему становится известно о визитах Семена Евсеича к его детям. Таким образом оказывается занятым не только место хозяина дома, но и место отца, ведь Семен Евсеич, потеряв свою семью, теперь заботился о детях Ивана. Из суровой исповеди жены Алексей узнает, что и место мужа ему тоже пришлось уступить, хотя и «один только раз».
Нарушение архетипических устоев семьи, смена семейных ролей – свидетельство страшного разоренного войной мира. В этом мире нет даже времени: «Без тебя было так грустно и плохо; пусть хоть кто-нибудь приходит, тогда не так скучно бывает и время идет скорее. Зачем нам время, когда тебя нет!» [3, с. 222].
Физическое возвращение героя не совпадает с метафизическим. Потеря статуса главы семейства тяжело дается Иванову, он оказался не готовым увидеть и принять новую жизнь, хотя и интуитивно чувствовал предстоящие душевные тяготы, которые уже не унять «простой подручной радостью».
Новая жизнь требует нового отношения к ней, нового знакомства с женой, детьми. Но для этого необходимо сначала принять новые жизненные условия. Состояние отца глубоко понимает сын, который, как оказалось, смыслит не только в делах хозяйственных, но и сердечных. Но история о Харитоне и Анютке не убеждает Алексея и он покидает дом, так и не возвратившись в него.
Таким образом, физическое возвращение в конкретное время- пространство отнюдь не означает возвращения, осуществляемого в метафизическом плане. В героическом эпосе, лишенном психологизма, данный вопрос решался гораздо проще. Вспомним, «Одиссею» Гомера.
Обнаруживаются сходные мотивы и сюжетные ходы: война, затянутое возвращение героя с войны, сын растет без отца, Одиссей у Калипсо, Иванов
у Маши. У Платонова Люба (имя, безусловно, значимое) наделяется сходными с Пенелопой чертами любящей супруги, однако, если эпическая героиня устояла перед натиском женихов, платоновская позволяет себе почувствовать «что-нибудь другое», «какую-нибудь радость», иначе «не стерпела бы жизни» [3, с. 223]. Нарушается архетип верной жены, а следовательно, усложняется и возвращение. Если Одиссей расправляется с женихами и становится царем Итаки, то Иванов склонен бежать от навалившихся проблем, бежать туда, где, как казалось, было его счастье с веселой и доброй Машей. И у Гомера, и у Платонова возвращению отца в семью способствует сын. Такая схожесть сюжета позволяет сделать вывод о воплощении в рассказе Платонова эпической глубины и архетипических смыслов.
Важным являются символы рассказа: возвращение занимает 7 дней. 7 – конечно, неслучайное число. 7 дней творения мира. То есть, чтобы состоялось возвращение, необходимо сотворить новый мир. (В шестой день, в день возвращения – Бог сотворил зверей земных мужского и женского пола; создание человека – Адама, в дар которому отдавались все растения, животные, рыбы и птицы.). Еще на седьмой день – (воскресение), возвращение – тоже важно. Имя главного героя – Алексей Алексеевич – задан повтор, есть сема возвращения. Алексей – «защищать», «отражать»,
«предотвращать», а тут он в мирной жизни защитить свою семью не может.
Остается еще много значительных для писателя и внимательного читателя смыслов, но главное – понимание возвращения как символа новой жизни, возвращения к себе самому, к Человеку.
Литература
1. Баршт К.А. Поэтика прозы Андрея Платонова: Автореф. дис. … д.ф.н. – СПб., 2001. [Электронный ресурс] http://www.dissercat.com/content/poetika-prozy-andreya- platonova
2. Дмитровская М.А. Тождественность себе и неизменность: мир и человек в произведениях Андрея Платонова // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация. – М.: ИЯ АН СССР, 1990. – С. 153-165.
3. Платонов А. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 3. – М.: Сов. Россия, 1985. – 856 с.
4. Шубин Л.А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет. – М.: «Советский писатель», 1987. – 368 с.
