Л.Н. Гумилев атындағы ЕҰУ Хабаршысы
44
мәнеріндегі, сөз өрнегіндегі ерекшелігін танытады әрі тілдің лексикалық қабатын, оның мүмкіндігін, әлеуетін көрсетеді.
ӘДЕБИЕТТЕР
1. Күлкенова О.К. Қазіргі қазақ тіліндегі сөз арты айқындауыштары. –Алматы: Мектеп, 1978. -12-13 б.
2. Ысқақов А.Қазіргі қазақ тілі. – Алматы: Мектеп, 1991. -32 б.
3. Исаев С. Қазақ тіліндегі айқындауыш мүше жайында бірер сөз. Қазақстан мектебі. -№2. -1968. -81 б.
4. Әміров Р. Жай сөйлем синтаксисі. – Алматы: Мектеп, 1983. -158-169 б.
5. Күлкенова О.К. Қазіргі қазақ әдеби тіліндегі айқындауыштардың стилистикалық-бейнелеу функциялары.
-Алматы, 1978. -39 б.
Редакцияға 09.03.2012 қабылданды.
М.Е. ЖАПАНОВА
ИНТЕРТЕКСТ: Н.В. ГОГОЛЬ И КОБО АБЭ
Известно, что помимо данной художнику действительности, в которой он творит и образ каковой воссоздает в своих произведениях, он имеет дело также со всей предшествующей и современной ему культурой, с которой он находится в «постоянном диалоге» (М. Бахтин).
В последней четверти XIX века русская литература была существенным фактором развития историко-литературного процесса Японии. Критики проявляют интерес к русской литературе не только как к сумме произведений отдельных писателей, а, прежде всего как феномену национальной культуры и пытаются осмыслить значение художественного опыта писателей для развития своей литературы.
В ХХ веке японские художники слова А. Рюноскэ, К. Ясунари, Кобо Абэ вступили в творческий диалог с классиками русской литературы. Названные писатели были знакомы с трудами русских литературоведов – М. Бахтина, Ю. Тынянова, В. Шкловского и др. Под влиянием школы русских теоретиков они пытались определить свой творческий метод в литературе.
Осмысление национального своеобразия литературы, «русского характера» связано было, как известно, с освоением творческого опыта Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н.
Толстого, А.П. Чехова. В своих произведениях японские писатели затрагивали общие проблемы, касающиеся темы «маленького человека» (Н.В. Гоголь «Шинель» /А. Рюноскэ «Бататовая каша»), мотива детства (рассказы А.П. Чехова «Ванька» / Я. Кавабаты «Сделать человека счастливым»).
Отталкиваясь от традиций классиков, художники страны восходящего солнца творили нечто
«абсолютно новое», оригинальное со следами русского «воздействия» и «влияния». Словом, русская литература оказалась воспринятой широко и, безусловно, она стала, по мнению Н.И. Конрада,
«фактом японской литературной действительности». Популярность русской классической литературы в Японии объяснялась исследователями тем, что ее эстетика соответствовала представлениям японцев о прекрасном и мало чем отличалась от их взглядов.
Теме русско-японских культурных связей посвящены труды компаративистов Н.И. Конрада, Н.А. Невского, Т.П. Григорьевой, Н.Т. Федоренко, К. Рехо и других.
Кобо Абэ (настоящее имя Абэ Кимифуса, 1924-1993) – поэт, писатель, драматург и сценарист.
За повесть «Стена» в 1951 удостоен высшей литературной премии – премии Акутагава. Наряду с Киндзабуро Оэ, Такэси Кэйко, Макота Ода за умение свободно выражать свое видение мира в 1960- х гг. Кобо Абэ относили к «сердитым молодым писателям Японии». Они открыли новую эпоху японской культуры – по-новому увидели соотношение национального и всеобщего, подняли проблемы всемирного звучания, тем самым, включив самобытную японскую литературу в контекст мировой.
Но, пожалуй, самыми почетными были звания – японский Сартр, японский Достоевский, каковым нарекли Кобо Абэ. Осознавая, что одним из важнейших моментов, определивших его литературные и жизненные позиции, было прекрасное знание мировой литературы, в том числе русской, Кобо Абэ писал: «Еще в школьные годы я был очарован творчеством двух гигантов русской литературы – Гоголя и Достоевского. Я прочитал почти все написанное ими, и не один раз, и причисляю себя к их ученикам.
Особенно большое влияние оказал на меня Гоголь. Переплетение вымысла и реальности, благодаря чему реальность предстает предельно ярко и впечатляюще, появилось в моих произведениях благодаря Гоголю, научившему меня этому» [1, 6].
Split by PDF Splitter
№ 3 (88) 2012
45
Основная тема творчества писателя – поиск человеком собственной идентичности в современном абсурдном мире, бессмысленное существование в нем, выход из лабиринта общественных противоречий. Абсурд окружающего мира, и бунт человека оказываются нужны его героям лишь как некие катализаторы духа, человеческого сознания, вызревания собственного человеческого «я».
Природу творческого освоения произведений Н.В. Гоголя можно обнаружить на материале повести
«Стена» и рассказов Кобо Абэ.
Повесть писателя «Стена» впервые была опубликована 1951 году в февральском номере журнала
«Современная литература». С этого произведения начинается отсчет творческой биографии, оно определяет всю дальнейшую писательскую судьбу. Эта неординарная повесть, по мнению литературоведов, была отчасти вдохновлено «Алисой в стране чудес» Льюиса Кэролла, тематически отталкивалась от воспоминаний Абэ о жизни в манчжурской степи, демонстрировала влияние на автора его друга, литературного критика и писателя Киётэру Ханада.
«Стена» считалась самым оригинальным произведением в плане композиции. Первоначальное название повести «Стена. Преступление S. Кармы», переименовалось в «Преступление S. Кармы» и дополнилось рассказами «Барсук с Вавилонской башни» и «Красный кокон». Книга вышла отдельным изданием под заголовком «Стена». Три части повести объединены идеей стены, «отгоражаивающей людей от жестокой правды прочной крепостью», которая символизирует священное закрытое пространство, являясь одновременно и защитой, и ограничением. В третьей части символом стены, защиты, ограничения, является кокон, но уже – души.
Заглавие повести представляет основную проблему произведения и имеет аллегорическое значе- ние. «Стена» употреблено в переносном смысле означая то, что отделяет и разделяет кого-либо, что- либо; это метафора преграды, препятствия, мешающих чему-либо.
По мнению В. Гривнина К. Абэ в этот время находился под большим влиянием Франца Кафки и написал нечто напоминающее «Превращение». Заметим, что «гоголевский след» в произведении обнаруживаем уже на первых страницах: «Я проснулся. … Нечто странное все-таки было…И тогда странное ощущение сконцентрировалось в области груди – мне показалось, что грудь стала пустой [1,7]. История, случившаяся в «северной столице нашего государства», говоря словами Гоголя, не- правдоподобная, сверхъестественная повторяется благодаря творческому замыслу Кобо Абэ в другом конце света, Японии.
Как помним, коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано … Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! … точно, нет носа…[2, 7], – читаем в произведении XIX века русской литературы.
Японский герой, проснувшись, рано поутру, неожиданно обнаруживает, что внутри у него пустота:
исчезает все, вплоть до визитной карточки, которая со временем становится двойником хозяина. «В стекле двери отражалось мое лицо. Оно было необыкновенно испуганным, и я понял, что должен как следует обдумать создавшееся положение…»… «Я был потрясен – в моем кресле сидел мой двойник...» [2, 8], – рассказывает потрясенный своим новым состоянием герой.
Феномен двойничества, как раскол человеческого сознания, самоотрицание под гнетущими обстоятельствами жизни, впервые был отражен в творчестве западноевропейских романтиков.
Наиболее ярко названный феномен воплощался в творчестве Э.Т.А. Гофмана. У Н.В. Гоголя двойничество проявляется на уровне расщепления сознания его героев, в котором реальность переплетается с фантастикой. Очевидно, основной акцент Гоголь делает на изображении двойственности окружающего мира, мира вещественного, который срывается со своих привычных точек, превращаясь в фантастический. У Кобо Абэ двойничество отражает мотив разорванности сознания современного ему человека, утраты его внутренней целостности в силу различных причин, порожденных неустойчивостью бытия, зыбкостью общественного развития.
Имея в виду компаративистскую направленность данной статьи, уместно обратиться к мысли В.И.Сахарова: «Мировое значение Гоголя в немалой мере определяется тем, что его самобытное творчество соединено незримыми нитями преемственности со многими капитальными традициями всемирной литературы». В данном случае преемственность с традициями Э.Т. А. Гофмана [4, 62].
Как и ковалевский нос визитная карточка японского героя начинает жить полноценной жизнью хозяина, усиливая ощущение пустоты и бессильности перед ней. Герой размышляет: «И все-таки в глубине души я не терял надежды. После работы визитная карточка обязательно должна вернуться домой. Но поскольку она, несомненно, «в некотором роде я», значит, придет сюда, в эту комнату, – Split by PDF Splitter
Л.Н. Гумилев атындағы ЕҰУ Хабаршысы
46
другого выхода у нее нет» [2, 14]. Духовно опустошенный персонаж Кобо Абэ перестает существовать и физически, поскольку никто не заметил его исчезновения. Он не имеет общественный атрибут своего существования – подтверждающий документ. В порыве гнева он ударяет себя в грудь, и неожиданно раздавшийся звук «пустого бочонка» приводит его в ужас «невозможно было представить себе, что его издала грудь человека». «Значит, мне не просто казалось, что в грудной клетке пустота, она и в самом деле была абсолютно ничем не заполнена», – размышляет Карме-сан [1, 15].
«Боже мой! Боже мой! За что такое несчастье? Будь я без руки или без ноги – все бы это лучше;
будь я без ушей – скверно, однако ж все сноснее; но без носа человек – черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин; просто возьми да и вышвырни в окошко [1, 15]!» – восклицал Ковалев. «Мне впервые пришлось идти по улице, не имея имени, и одна мысль об этом лишала меня уверенности в себе, делала беспомощным. Мне даже показалось, что ощущение пустоты в груди стало еще сильнее» – персонаж Кобо Абэ. Оба героя остро реагируют на свои потери. Конечно, в обоих случаях все поставлено с ног на голову. Лишь с разницей, что у Ковалева ситуация несколько комичнее и потеря только «анатомическая». У Карме-сана трагичнее – потери духовные и физические.
Он недееспособен, он вынужден наблюдать и констатировать движения своей визитной карточки.
Вещь (документ) поглотила человека.
В борьбу с пустым человеком вступают его личные вещи: очки, авторучка, часы, галстук, шляпа, брюки, записная книжка, пиджак, ботинки. Провозгласив лозунг «от мертвых одушевленных – к живым неодушевленным». Оппозиционеры живут, следуя человеческим заповедям. К примеру, призывают друг друга жить в согласии. Странно, совершенно необъяснимо, но визитной карточке, обыкновенному кусочку бумаги, удавалось казаться человеком-предводителем, под руководством которого записная книжка поет революционную песню:
Набат, возвести полдень.
Пусть лопнут барабанные перепонки У спящих подлецов… [1, 62].
Жизненный принцип визитной карточки: «Человек творит добро одним тем, что не жаждет делать зло, нет, иначе, творит зло одним тем, что не жаждет делать добро. Все равно, и так и эдак подходит – когда речь идет о подобных пустяках, никакой разницы нет» [1, 63]. Низменные принципы и цели, она прикрывала высокими словами-призывами.
Вещи бунтуют против хозяина, когда их хозяин бунтует против пустоты преображенной в стену молчания, стену непонимания, стену плача.
В. Гривнин в своих исследованиях приходит к выводу: «Все произведения Абэ начинаются с катастрофы. Автор всегда сталкивает своего героя с критической ситуацией и, показывая, почему и как он оказался в ней, с предельной рельефностью выявляет его облик, внутренний мир, жизненную позицию, взаимоотношения с обществом, всегда враждебным ему» [1, 9]. Выражая согласие с исследователем, необходимо отметить, что автор, создав для своих героев чрезвычайную ситуацию и обстоятельства, анализирует истоки проблемы, но не решает их. К примеру, Ники Дзюмпей из
«Женщины в песках» вынужден принять повседневность, отказаться от борьбы, наткнувшись на стену, сложенную из множества песка.
Говорящее имя героя Карма выводит к аналогии – говорящие имена в поэтике Н.В. Гоголя (Ухо- вертов, Держиморда, Свистунов, Ляпкин-Тяпкин), которые приобретают статус категории узнавания литературного героя и его личности. «Говорящие» имена сгущают восприятие, той или иной ситу- ации не искажая жизненной правды. Произошло, так сказать, отчуждение первой степени – герой без имени противопоставлен обществу или, вернее, вычеркнут обществом. Но этим дело не ограничивается. Отчуждение продолжается: у него внутри начинает расти стена, отгораживающая его от самого себя – с ним, если можно так выразиться, происходит отчуждение второй степени.
По классически зашифрованы и оригинальны топографические названия места событий: город N для визитов у Н.В. Гоголя и улицы Р, W и S и Кобо Абэ.
В целом японская повесть – это суд над внутренне пустым и обреченным человеком, достойным лишь осуждения. Люди отворачиваются от героя, и ему приходится общаться с манекенами, поскольку он сам превратился в некое подобие манекена, лишенного имени, общественного положения, живущий в стенах или со стеной в груди. Карма-сан постепенно превращается в стену, которая заполняет разверзшуюся в нем пустоту и отчуждает героя не только от окружающего мира, но и от самого себя.
Split by PDF Splitter
№ 3 (88) 2012
47
Таким образом, гоголевский интертекст в произведении японского писателя проявляется на следующих уровнях: в сюжете, образно-мотивной системе, в создании интерпретанта емких символов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кобо Абэ. Стена. Рассказы. Пьесы. – СПб.: Амфора, 2007. – 607 с.
2. Гоголь Н.В. Повести. Мертвые души. – Москва: Астрель, 2004. – 490 с.
3. Манн Ю. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. – Москва, 1996. – 478 с.
4. Сахаров В.И. Проза Гоголя и романтическая традиция // Сахаров В.И. Русская проза XVIII-XIX веков.
Проблемы истории и поэтики. – Москва, 2002.
Поступила в редакцию 20.02.2012.
Б.С. КАРИПОВ
АЙТЫСТЫҢ ДИАЛОГТЫҚ КОНТИНЕНТІ
Aytis dialogue is a continentof every-day informal dialogues, stage dialogue, folklore dialogue and publicisticdialogue respectively. The article deals with the effect of aytis dialogue on publicisticdialogue, their integration, and aytis dialogue being considered as a new form of publicistic dialogue.
Айтыс – жиын топтың алдында ашық, әрі астарлы сөйлеудің түрі. Ашық әрі астарлы сөйлеудің қосарлана, жарыса туындауына бірден-бір жол ашатын әдіс – айтыс диалогы. Халық алдындағы екі ақынның жыр жолдауы жауаптасудан, сөз таластырудан, ой жарыстырудан туындап жатады. Адамзат тарихындағы «баға беру, уағыз айту, насихат жүргізу, өнеге көрсету, ашық піріксайысқа түсу – ерте заманнан серіктескен үрдіс, ол адам баласы мінез-құлқының реакциясы, есті жанның ескертпесінің»
[1, 183] бүтіндей көрінісін айтыстан табамыз.
Айтыста бір-бірін қолпаштамайтын, бір-бірін теріске шығару ниетіндегі көзқарас иелерінің ақиқатқа, жеңіске жету жолындағы күресі диалогқа негізделеді. Ұтымды айтыс диалогы – айтыс өнерінің бүгінгі күнге жеткізуші, өрнектеуші, оюландырушы ең негізгі құралы.
Бүгінгі айтыс диалогының табиғатын зерделеуде ең алдымен айтыс, соның ішінде айтыс диалогы жайлы қалам тартқан ғалымдардың еңбектеріне көз жүгіртелік.
Қазіргі таңда айтысты тек халық ауыз әдебиеті түрі, жанры, сурыпсалмалық, шешендік өнер ретінде қарастыру айтыс түсінігін толық тануға тарлық етеді. М. Жармұхаметұлының: «Арғы түбі сонау көне замандардағы топталып хормен айтылатын «Бәдік», «Жар-жар» секілді тұрмыс-салт жырларынан басталып, дамуында қайымдасудың сан қилы белестерінен өткен бұл жанр бірте-бірте әдебиетіміздегі кең арналы ақындар айтысына келіп ұласқан» [2, 18], – деген болжамынан ақындар айтысының тууын, даму жолын байқауға болады. Ең алғашқы кездері айтыстың орындалу ісінің өзіндік мақсаты, миссиясы болған. Алғашқы айтыс түрлері «Жар-жар», «Бәдіктің» халық арасында өткізілуі дәстүрді орындау міндеті болғанымен, оған қоса халықтың сенімі қоса жүрген. Сол дәуір халқының зияткерлері дұрыс деп қабылдап орындалған дәстүр деп қарауамыз заңдылық. Жақсы күнге жетуді арман еткен халық үміті оның әрбір ісінде көрініп отырған.
Айтыс диалогы жайлы арнайы зерттелмесе де, жалпы теориялық тұрғыдан орнықты пікір айтылған еңбек С. Дуанаеваның «Қазіргі айтыс ақындары» еңбегін айтуға болады. Ғалым айтыстың өту үдерісіндегі басты ережелер, ақын мен халық категориясы жайлы: «Айтыстың өту процесі – қайталанбас құбылыс. Айтысқа дайындықтың өзі жеке сөз етуге тұрарлық, себебі айтыстың қалай болатындығы, яғни нағыз қажетті шарттар, тікелей дайындыққа байланысты. Айтысатын әріптестер бірін-бірі терең білумен қатар, елін де, жерін де, ондағы болып жатқан әлеуметтік жағдайларды да, табиғат ерекшеліктеріне дейін, үлкенді-кішілі оқиғаларды да біліп, соған баға беріп отыруы шарт болған. Айтысқа дайындық – оған деген жауапкершілік... Тыңдаушы жай қызығушы ғана емес, ол әрі сыншы, әрі жебеуші. Тауып айтқан уытты сөздер мен тамаша теңеулерге түрлі қол соғып отырған қауым ақынға қанат бітіріп, шабытына шабыт қосады...» [3, 22, 78], – десе, айтыстағы диалогтық ерекшелік жайлы «Сонымен, айтысты бастарда қолданатын ақындардың екі тәсілі бар екені аңғарылады. Бірі – ащы айқай, адуын сөзбен басталып, маңына жан жуытпайтын асқақ ақын екенін айтып өзін дәріптеу болса, екіншісі – «таранған тоты құс, қияға ұшқан қыранға» балап өзін-өзі марапаттау арқылы шабыт шақыра, ешкімнен «жеңілмеген» ерендігін сыпайы түрде жеткізу. Қалай болғанда да екеуінің түпкі мақсаты біреу ғана, ол – қарсыласын сескендіру «осы қалай болар екен» деп ой салу. Өзін өсіріп, Split by PDF Splitter
